© Коллаж Chips Journal
Про ощущение небезопасности, стыд и сложности в выстраивании близких отношений
ВДА — аббревиатура фразы «взрослые дети алкоголиков», так в психологии иногда обозначают людей, выросших в семьях, где один или оба родителя страдали алкогольной зависимостью. Считается, что у таких детей формируются схожие паттерны поведения и проблемы в отношениях.
У Екатерины Шведовой, студентки факультета психологии в Шанинке и Московского Гештальт института, пила мама. О том, как она переживала это в детстве и как это повлияло на ее взрослую жизнь, Екатерина рассказала в подкасте «Чай с психологом». С разрешения героини и автора подкаста приводим ее монолог.
Я научилась предсказывать поведение матери
У меня была «нормальная» семья — мне так казалось и так выглядело со стороны: я была одета, накормлена, в школе получала пятерки. Но это была только видимость. Моя мама страдала алкогольной зависимостью, и это очень сильно влияло на мою жизнь тогда и влияет до сих пор.
Дома было постоянное ощущение небезопасности: я никогда не знала, что меня ждет вечером. Поскольку я была ребенком и не могла управлять мамой, я научилась по самым мелким деталям понимать, в каком она настроении и как надо себя с ней вести. По ее взгляду я понимала, будет ли она сегодня выпивать. Если да, то, скорее всего, она полночи будет ругаться с бабушкой (меня воспитывали они вдвоем, отец ушел из семьи), я не высплюсь и не смогу в школе сконцентрироваться на уроках.
Мой знакомый, тоже росший в семье алкоголиков, говорил, что определял, в каком отец настроении, уже по тому, как он вставлял ключ в замочную скважину.
Такое внимание к деталям и к тончайшим проявлениям настроения и чувств очень хорошо развивает эмпатию, и многие «дети алкоголиков» во взрослом возрасте идут в помогающие профессии. Они хорошо умеют чувствовать людей.
Такая ситуация приводила к хроническому скрытому напряжению и постоянному беспокойству. Я помню это ощущение из детства, как я прислушивалась к каждому шагу, присматривалась к выражению маминого лица. В итоге: отчаяние, боль и постоянный страх. Я запрещала себе быть собой и чувствовать свои собственные чувства, я была занята только тем, что «эмпатировала», следила за эмоциями матери. Для собственной безопасности мне надо было понимать, что происходит, чтобы понимать, к чему готовиться.
Даже сейчас, когда мне за тридцать и я уже два года в психотерапии, вопрос «что вы чувствуете» ставит меня в тупик.
Как детские травмы меняют нашу жизнь: 11 признаков несчастливого детства
Охранять великую тайну
Людям, которые росли в семье с зависимым человеком, тяжело строить близкие отношения, будь то дружба или любовь.
С детства я хранила великую тайну, сопряженную с огромным стыдом. ВДА не могут быть до конца открыты перед другим, потому что надо постоянно охранять эту тайну. Даже своей психотерапевтке я смогла раскрыть ее только спустя полгода после начала нашей работы. Это было, когда мама уже умерла. Я задаюсь вопросом, а для кого я защищала эту тайну так долго?
Но я понимаю, почему я это делала.
Обязательство хранить тайну берется от взрослых. Обычно родитель, страдающий алкогольной зависимостью, отрицает наличие проблемы, а все остальные члены семьи его прикрывают.
Мама говорит «у меня нет никакой проблемы», но если она лежит пьяная, а ей звонят с работы, то ребенок начинает выдумывать — «ой, мама заболела», «ой, мама вышла в магазин».
Он уже где-то на подкорке понимает, что нельзя этого пьяного родителя сейчас звать к телефону, нельзя, чтобы кто-то узнал. Такое положение дел поддерживают и созависимые родные. Моя бабушка могла кричать маме «ты алкоголичка, тебе надо лечиться!» — а уже через пять минут озабоченно говорить кому-то из маминых коллег, что мама «приболела и не может подойти к телефону».
Всепоглощающий, неадекватный стыд — проблема большинства ВДА. Из-за этого у нас сложности с близкими отношениями. Одна из моих близких подруг тоже ВДА. Я начала по-настоящему раскрываться перед ней, только когда узнала об этом. Я была уверена, что она меня поймет, не осудит и не перестанет общаться со мной. То же и в романтических отношениях. Мне всегда было сложно рассказывать про алкоголизм матери. Казалось, на меня сразу навесят ярлык — мол, алкогольная зависимость передается по наследству, вдруг это передастся детям и т.п. Казалось, что все будут отворачиваться от меня.
И поэтому же, если человек выбирает меня, такую неполноценную, я ему дико благодарна. Да, я постоянно чувствую себя как будто «недо», с черной меткой. Даже когда я общаюсь с другими ВДА, кажется, что они ок, а я нет. Это сидит очень глубоко и фонит постоянно.
Хотя стоит отметить, что как партнеры ВДА очень лояльны, заботливы, гиперответственны. Об этом очень точно рассказала Дженет Войтиц в книге «Взрослые дети алкоголиков». Она так и пишет: ваш ВДА — это подарок, более заботливого и чуткого партнера тяжело найти. Но у этой медали есть и оборотная сторона — мы очень чувствительны к отвержению. Знаю по себе: самую незначительную ссору с партнером я воспринимаю как конец всему, в голове крутятся мысли: я ненормальная, человек со мной только из благотворительности, на самом деле он не понимает, какая я ущербная, а как узнает — бросит. Это почти физический ужас — от того, что человек уйдет и больше никто никогда не примет тебя такую.
Поэтому при ссорах с ВДА, пожалуйста, будьте мягче и терпимее. Если можно, то постоянно повторяйте слова «Я не собираюсь от тебя уходить, мы просто ссоримся вот по такому поводу, но уходить я от тебя не собираюсь».
О чем мы молчим: психолог рассказывает, как понять, что ваша мать вас травмировала
В постоянном поиске нормы
У ВДА нет понимания, что такое норма. Это рождается из двойных посланий в детстве. Сначала тебе говорят, что нельзя врать, а потом сами врут на работе, что не пришли, потому что сломался автобус. И так во всем. Ты не понимаешь, на что тебе опираться.
Из-за этого в любом коллективе мы сильно ориентируемся на внешнюю оценку. Кажется, нужно, чтобы каждый человек подтвердил, что то, что я делаю или думаю, «правильно». Из-за этого раньше на работе меня нередко эксплуатировали и манипулировали мной: я не подвергала сомнению слова человека («раз он просит, значит, это правда нужно!»). Мне до сих очень сложно сказать «нет». Я не умею напрямую конфронтировать.
Когда мама ссорилась с бабушкой, я пыталась перевести ее внимание на себя, чтобы этот конфликт прекратился. То же самое происходит в рабочем коллективе. Если кто-то спорит или ссорится, мне физически плохо.
И облегчение приходит, только если все помирятся. Я пытаюсь разрядить обстановку, поболтать с кем-то из них, пошутить, хотя понимаю, что это не мой конфликт и не моя вина. У ВДА вообще очень острое чувство вины даже там, где они ни при чем.
Свитер сломался
А еще у меня до сих пор постоянно фонит магическое мышление. В детстве невозможно было предсказать, когда мама будет выпивать, но очень хотелось это контролировать. Как-то я заметила, что, если я надеваю определенный свитер, в этот день мама не пьет. Так совпало несколько раз, и у меня появился «волшебный» свитер. Я не носила его каждый день — я понимала, что его волшебные качества не безграничны и берегла для супер-важных дней. До какого-то момента свитер работал, а потом перестал. Я подумала, что свитер сломался.
Я помню, как отчаянно пыталась понять, почему мама пьет. Была гипотеза, что, как только я узнаю причину, я решу проблему. Я думала, это из-за того, что ей тяжело со мной — я стала очень послушной и совершенно беспроблемной. Помню, что она всего один раз сходила на родительское собрание в мою школу и сказала: «Я больше не пойду, там про тебя говорят, что ты молодец, и все. Бесполезная трата времени». Потом я думала, что маме нужны шуба, дорогие духи, кухонный гарнитур — это все у нее появилось, но алкоголя в ее жизни стало еще больше.
Моя история закончилась смертью мамы. Я так и не смогла «расколдовать» ее, найти причину ее страдания, которое она заливала алкоголем. Долгое время после ее смерти я мучилась ужасным чувством вины, но мне удалось простить и себя, и ее.
Психотерапия помогла мне понять, что такое теплое, бережное и поддерживающее отношение. Если честно, меня в какой-то момент мягкость моей терапевтки даже стала подбешивать, хотелось обвинить ее в неискренности. Но за период нашей терапии я привыкла, что со мной так можно — по-доброму и мягко. И я стала сама к себе так относиться.
Состояние «я недочеловек» и постоянные сомнения, правильно ли я чувствую, правильно ли поступаю, правильное ли решение я принимаю, сменилось на «я обычный человек», я могу ошибаться, я никогда не узнаю всей информации, чтобы принять единственно правильное решение, мои чувства не могут быть неправильными, потому что не существует того, кто эту правильность имеет право оценивать.
Прорывом в моей терапии было признание про мамину зависимость. Я помню чувство, когда я рассказала — в прямом смысле упал груз с души, мне стало легче дышать. Откровением стала книга Дженет Войтиц, где она обобщила некоторые особенности ВДА, — я просто читала книгу о себе. Тогда я поняла, что я не безнадежная недотепа, а мне просто нужно вернуться на шаг назад и научиться всему тому, что не смогла дать мне мама. А когда есть надежда и понимание, что нужно делать, то успех — это вопрос времени. Сейчас я чувствую себя более целостной, уверенной в себе, способной принимать хорошие для себя решения, намного меньше тревожусь.
Если кто-то из ваших родителей страдал алкогольной зависимостью, вероятно, вы захотите обратиться к психологу за помощью. Поддержку специалиста можно получить бесплатно.
Еще почитать по теме:
«Я знала, что на работе у мамы будет корпоратив, после чего она перестанет быть мамой до конца зимних каникул»: анонимный рассказ о том, каково это — быть ребенком матери-алкоголички
«Алкоголь вместо семьи»: блогер Илья Варламов снял ролик о социальном сиротстве в России
8 способов помочь ребенку из токсичной семьи
Кто мы такие и где нас читать?
Ведь у нас есть не только сайт!
Кто мы такие и где нас читать?
