Сейчас я с трудом могу заставить себя отправить маме сообщение, а ее звонки чаще всего игнорирую. Почему так случилось? Когда что-то сломалось во мне… Или между нами?
«Анечка любит пирожки с картошкой, надо съездить на рынок за самой вкусной.»
«Анечку укачивает в машине, поедем на поезде.»
«Анечке нужно новое платье на праздник.»
Я росла самым залюбленным ребенком в мире. Меня баловали, холили и лелеяли. Берегли и вкусно кормили. Защищали от всех бед и никогда ничего не заставляли. Даже в детстве я это понимала, потому что явно видела разницу между отношением к себе и к другим детям.
Прошли годы. Сейчас я с трудом могу заставить себя отправить маме сообщение, а ее звонки чаще всего игнорирую. Почему так случилось? Когда что-то сломалось во мне… Или между нами?
Может быть, первая трещина возникла, когда в мои 16 лет мы переехали из Ташкента в Москву, к папе. И оказалось, что расстояние не пошло на пользу их с мамой отношениям, у папы уже давно другая семья.
Я рассердилась не на папу, а на маму, обвиняла ее во всем. Клуша, не следила за собой, располнела. Не удивительно, что папа ушел от такой. Именно тогда я резко стала самостоятельной. Анечка, которую любили, холили, лелеяли, исчезла, спряталась глубоко внутри.
По правде сказать, родителям было не до меня. У мамы началась депрессия, папа мучился от чувства вины и безысходности. Они решали свои взрослые проблемы, а я оказалась одна в огромном чужом городе.
И начала свою жизнь — как мне тогда казалось дерзкую, смелую. А на самом деле жила, словно писала главу для учебника психологии. Поступила в университет, а в 21 год выскочила замуж и родила ребенка.
И в этот момент маленькая трещинка превратилась в огромный провал. Все стремительно покатилось куда-то в черноту… Дочка родилась с проблемами. Ничего слишком серьезного, но мне нужна была мама, ее помощь. А мама не могла.
Она действительно не могла мне помочь. У нее не осталось ни здоровья, ни сил. Это я поняла много позже, когда мы с мужем пропустили ее инфаркт, просто решили, что ноет и жалуется, как обычно.
Когда мама была в больнице, я немного опомнилась. Маму было жаль, но трещины не исчезали. Они лишь становились глубже. У меня на руках была маленькая беспомощная дочь и взрослая беспомощная мама.
Я злилась и нуждалась в поддержке. А ее не было. Ни от мамы, ни от мужа. Теперь уже не только я, а мы вдвоем с маленькой дочкой оказались никому не нужны. Я все больше и больше отделялась от всех и всего, замыкалась в своем коконе, внутри которого были лишь злость, отчаяние и одиночество. Внутри билась в агонии маленькая Анечка.
В какой-то момент я нашла в себе силы, взяла дочь и уехала с ней в другую страну. С мужем мы развелись по интернету.
Очень медленно и очень постепенно я стала восстанавливаться. Переехала из комнаты в маленькую уютную квартиру. Начала работать. Нашла друзей и даже завела кошку. Дочке здесь хорошо, мы постепенно решаем все проблемы. Рядом есть люди, которым есть до нас дело.
И мне кажется, что Анечка, та самая маленькая девочка, о которой я почти забыла, снова просыпается. Ее снова любят, о ней заботятся. Просто у меня, у большой Ани, появились на это силы.
Я забочусь о маме, посылаю ей деньги и посылки. Но по-прежнему игнорирую большинство ее звонков. И всегда очень долго собираюсь с духом, чтобы ответить ей на сообщение.
Юлии Петровой
«Могу предположить, что девочка росла в условиях гиперопеки — когда у ребенка нет воздуха, чтобы вздохнуть, потому что за него бы и дышали, если бы можно было. Возможно, девочка служила эмоциональным клеем между родителями, или была смыслом жизнь мамы, так как это единственная реализация, которую смогла осуществить мама девочки. Возможно, чем старше становилась девочка, чем больше самостоятельности проявляла, мама чувствовала свою ненужность, и чтобы по-прежнему быть в слиянии с дочерью, они постепенно поменялись местами — случилась парентизация.
После переезда парентизация усилилась, так как папа создал другую семью. Мама не справилась с утратой и впала в депрессию. Агрессия девочки на маму — это, возможно, перенос гнева с отца, поскольку это он ушел из семьи. Предполагаю, что гнев на маму и обвинения ее в уходе отца — это попытка вырваться из перевернутых отношений (парентизации), вернуть маму на ее родительское место и снова самой стать дочкой.
Ранее замужество и беременность — это возможно, попытка вырваться из-под влияния мамы и сепарироваться от нее. Но ситуация повторяется, и девочка снова в созависимых отношения. Но на этот раз она уже сама мама. Она находит в себе силы и берет ответственность за себя и ребенка: переезжает и разводится. Возможно, ей это удается благодаря тому, что опыт материнства она прожила со своей матерью и это помогло ей наладить жизнь. Но сепарация с матерью не завершена. Они по-прежнему в ситуации парентизации.»